… Нужно признать, этот организатор оказался типом крайне буйным, мигом внесшим оживление в сонный тюремный мир. Выделенные ему апартаменты сей индивид не оценил от слова совсем, зато обладал прекрасным словарным запасом, и в итоге поглазеть на происходящее стеклись стражники со всего подземелья. Заключенный же не стеснялся описывать все те кары, которые обрушатся на головы стражей правопорядка и всех, кто вообще посмел к нему прикоснуться. Некоторые виды потенциальных наказаний для зрителей были настолько в новинку, что появились желающие уточнить детали, чем ещё больше разозли метавшегося по ту сторону решетки потрепанного мужчину…

… Сорок восемь секунд.
Именно столько он оставался в сознании, стиснутый сковывающей тяжестью абсолютной тьмы. Холод впивался в тело, словно воюя с болью за право доминировать над всеми чувствами. Ледяная вода, хлынувшая в горло вместе с едва вырвавшимся криком, теперь разрывала лёгкие, не позволяя ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потому что беспросветная тьма кругом была столь же холодной и тяжелой, как и жидкость, выдавливающая из едва сопротивлявшегося организма последние глотки воздуха. Но тело изо всех сил боролось. Даже когда разум уже сдался и лишь молил о том, чтобы этот кошмар закончился, тело ещё во что-то верило.
Целых сорок восемь секунд…

… И в тот же момент Риенс отпустил хватку. Одной мысль, единым порывом. Несчастный стражник потерял равновесие, меч выскользнул из ослабевшей ладони и с металлическим звоном упал на деревянные доски пола. Парень успел ухватиться за столешницу, навалился на её всем телом, он судорожно дышал и, обливаясь холодным потом, смотрел на свои руки, всё ещё не веря, что снова может управлять ими. Из груди вырвался тихий стон. Взгляд стражника зацепился за лежавшего без чувств войта. Он тихо, испуганно охнул, ноги подкашивались.
А на его месте стояла фигура высокого мужчины, и фигура эта была лишена любых цветов, лишь едва заметное мертвенно-зеленоватое сияние создавало хоть какое-то ощущение подобия жизни. Смерть смыла все цвета, но детали остались всё такими же чёткими и легко различимыми, никакой размытости, никаких теней. Мужчина был одет в тёмную зимнюю одежду и высокие сапоги, не было только вполне уместных в таком обмундировании шапки и перчаток. Даже в бесцветии смерти была видна неестественная бледность его лица, запавшие глаза, заострившиеся скулы, впалые щеки, растрёпанные тёмные волосы, четко очерченный подбородок. Смерть запечатлела его в миг последнего удара сердца, и, казалось, даже один этот миг отнял у него больше, чем вся жизнь…

… Надежда только для живых. За гранью смерти надежды больше нет. Ведь надежда это ожидание. Ожидание изменений к лучшему. Чего-то хорошего. Перемен, успехов, достижений. Но для этого надо хотя бы жить. Смерть ставит точку. На всём. Ничего больше не изменится. Ничего нельзя поменять. Ничего не добиться. Говорят, умирая, человек обретает покой. Оставляет там, в живом мире, боль, тревоги, страдания и невзгоды, и может наконец-то успокоиться. Не только. Ещё он оставляет все свои надежды, мечты, желания, планы, всё, ради чего он жил, всё, что заставляло его волнительно трепетать перед будущим.
Совершенно всё…

… Из черной воды у самого края выглядывало нечто. Нечто чем-то напоминало человека, но лишь очень отдаленно. Отвратительного серого с синеватым оттенком кожа. Пустые белесые буркала. Маленький рот, полный острых как иголки зубов. Гипертрофированный свод черепа. И оно тянуло из воды облепленную ряской руку прямо к его ботинку.
Где-то секунду Риенс смотрел на происходящее совершенно обалдевшим взглядом. А затем топь пронзил душераздирающий крик, в котором разом смешались отвращение и ужас. Сорвались с деревьев редкие птицы. Где-то в гробу перевернулся Вильгефорц…

… Риенс медленно поднял руку, оценивающе глядя как рассеивается магия и его пальцы принимают обычный вид. Конечно же, он мог сделать тоже самое и простым ножом, но уж больно он любил это чудесное заклинание, получал от него какое-то изощренное удовольствие. Чувство абсолютной власти над жизнью своей жертвы. Ведь он убивал не ножом, а собственными руками. Вот этими руками.
На пальцах осталась алая кровь уже покойного человека…

… И в этот момент в воздухе просвистела стрела. Выпущенная не слишком умелой, но твердой и опытной рукой, стрела на излете вонзилась в круп жеребца, на котором ехал Риенс. И пусть наконечник вонзился неглубоко, этого вполне хватило, чтобы вороной жеребец встал на дыбы и, взмахнув передними ногами, пронзительно заржал. Риенс не удержался в седле. Грязно ругаясь и поминая чьих-то там родителей, курву, козлов и прочую живность, шпион кубарем полетел в так уместно разбитую возле одного из заборов клумбу. Затрещали под массивным телом аккуратные кустики. Раздался глухой звук удара о землю и досадный вскрик…

… Так уж вышло, что с самого раннего детства Риенс боялся боли. Боялся, теряя всякое самообладание, становясь объектом насмешек окружающих и жестокости сверстников, желающих этот самый страх испытать. Иногда казалось, что единственный способ справиться с этим страхом, это причинять боль другим. 
И вот сейчас этот страх настиг его во всей своей красе. Боль в руках пульсировала, рвала на части, волнами прокатывалась по всему телу. А что ещё страшнее – болели пальцы. Пальцы, которых не было. И эта боль и вовсе уходила за все грани понимания.
Ни убежать, ни скрыться, ни сторговаться, ни вымолить милосердия...

… Воин нырнул в проделанную тварью дыру. Наверное, какая-то часть его души надеялась, что произойдет чудо и в амбаре не прячутся испуганные насмерть люди, которые по каким-то причинам не успели вовремя скрыться. Само собой, эти надежды были несбыточны. Среди стогов сена прямо на полу сидело три человека – женщина средних лет, совсем пожилой мужчина и девочка лет десяти. Все они с ужасом смотрели на пролом в стене, и на пробравшегося в него человека. Но среди ужаса в их глазах зарождалось ещё одно чувство – надежда. Титус видел это, будь оно неладно.
Само собой, Титус Драутос и в прошлом спокойно смотрел, как умирают невинные. Он сам убивал людей, будучи на службе Нифльхейма, не только солдат, но и совершенно беспомощных гражданских. Если того требовал приказ. Но ни один приказ не требовал смерти эти несчастных. Их должно было быть здесь. Смерть не должна была сегодня получить их жизни.
- Вы пришли, чтобы спасти нас, - робко спросила женщина.
«Как же вы только что усложнили мне задачу!»
- Нет, но я попробую.

… Да, он вёл Нифльхейм к той самой победе. Пролил столько крови, сколько другим и не снилось. Но какой она была, та самая победа Нифльхейма, за которую он фактически отдал свою жизнь? Хотел ли он жить в мире, сотворенном победой Нифльхейма?
Нет, он ничуть не стыдился своего прошлого. Генерал Глаука был великим воином. Просто он не смотрел, где добро, а где зло. Ладно, чего уж врать, ему было без разницы. Добро, зло – фикция. Значение всегда имела только сила, у Нифльхейма её было с достатком. Он всегда презирал короля Региса за слабость, лишь сейчас стал задумываться – а вдруг его сила была в чем-то другом?...

… Бывший генерал выдернул меч из земли.
- Я считал себя жертвой амбиций одного человека, Ульрик. Я не видел никаких высоких целей, сохранения мира и прочих заумностей. Я видел, как армии Нифльхейма без особых трудностей шли через мой дом, а король, который, который как я верил, должен был защитить меня и мой дом, сидел в замке, прикрытом магической стеной и носа не высовывал. Я презирал его.
Презирал. В прошедшем времени. Презирает ли он его и сейчас?
- Я служил Императору, потому что в моих глазах он что-то делал. Он использовал данную ему силу в полной мере. Я не задумывался над тем, какая сторона правая, меня это не волновало. – Взмах рукой. - Я искал сторону деятельную…

… - Иногда я его почти не чувствовал. Иногда он буквально затмевал мой взгляд. Я получал силу, достаточную для достижения своих целей. Он наслаждался кровью, которую я проливал. Тогда это казалось чем-то… должным.
«А теперь?»…

…Сущность, сделавшая из него оружие тотального разрушения, была всё ещё там. Она останется в нём навсегда. И она требовала своего. Здесь, вблизи Зигнавта, воин всегда вспоминал как они стали единым целым.
Но сейчас Нифльхейму не нужен Генерал Глаука, не нужен символ разрушения и смерти. Жители Империи, как и всех остальных земель, хотели выжить и возродить свои дома, а не думать о войне. Даже тут, в Гралее, все силы были брошены на восстановление утраченного.
Мог ли Драутос назвать это место своим домом?...

…О, какую мощь он испытал в тот день, когда впервые получил это имя вместе со своей демонической силой. Тогда, казалось, что в его руках наконец-то появилось оружие, с помощью которого он воплотит в жизнь свои мечты. Свою месть. Что теперь он наконец-то добьётся справедливости. Он ощущал себя непобедимым и уже видел, как его воля пылающим клинком сокрушит ненавистный Люцис. С тем, какой была плата, он совершенно считался. Ради достижения своих целей, ради той самой справедливости, Драутос не сомневаясь позволил связать свою жизненную энергию с энергией демона. Он говорил, что это жертва, которую он готов принять.
Думал ли он что вместе с броней он позволяет надеть на себя ошейник, влезть себе в голову и определить своё будущее?
Только теперь он мог задуматься – какие из желаний всё же были его собственными. Наверное, все. Другой вопрос – был он действительно согласен с ценой, которую за них заплатил.
Тогда это было неважно. Тогда такие вещи решали за него.
- Величие завоевания, - тихо сказал Драутос…

… - Сложно найти место в мире, который уже принял твою смерть? – Бывший генерал произнёс эти слова с должной долей понимания. Возможно, он не пережил смерть как таковую, но в какой-то момент обнаружил себя слишком… живым для происходящего вокруг. Странное чувство, почему-то тогда показавшееся бывшему генералу чем-то сродни неожиданной слепоте. Ты вроде дышишь, двигаешься, что-то делаешь, но всё не так и не туда. Тебя ни где не ждут…

… Драутос не боялся. Переплетя свою жизнь с энергией демонов, он утратил страх перед этими тварями.   
Им управляло чувство куда более болезненное.
Глубокое разочарование.
Каждый раз, глядя на беснующихся монстров, он испытывал именно это чувство. Досаду. Недовольство. Отвращение. Боевой азарт. Но не страх.
Нельзя одновременно испытывать страх и быть его воплощением…

… Империя была его домом, но домом жестоким, беспощадно перемалывающим всех, кто не проходил по критериям выживания этого непреклонного мира тьмы. Если ты не человек и не чистокровный ситх, если ты имеешь хоть какую-то слабость, если ты не способен сражаться за себя, Империя тебя уничтожит. Тираннис Гудериан родился идеальным гражданином Империи. Выходец из знатной семьи, чувствительный к Силе, словно рожденный для битвы, он был тем, для кого Империя и была создана. Тем, кто вёл её вперед. Тем, для кого эта жестокая и не знающая сомнений машина войны была родиной во всех смыслах...

… - Посмотри на меня, Кенред. Теперь я – Гнев Императора. Звучит странно и по меркам Республики, дико. Знаешь, что это значит? – Тираннис скосил глаза на Войдхаунда. – Это значит, что даже Тёмный Совет не может мной командовать, только Император имеет право отдавать мне приказы. Мой титул способен изменить исход всего сражения. А теперь хоть на секунду представь сколько жизней я спас. Сколько имперских солдат вернулось домой только благодаря моим действиям. Скольких я лично вытащил из огня и из-под джедайских мечей. Конечно, Империю не изменить, и ты можешь привести в пример количество солдат погибших и пострадавших от рук ситхов. Но это не значит, что я не могу быть другим. Что я не могу действовать иначе. Что я не могу защищать тех, кто следует за мной. Я не жалею ни об одном миге с тех как пошёл в Академию...

… - Но людям в Империи я нужен. Я всегда был нужен им. И я могу защитить хотя бы кого-то из них. Не только хороших. Но и плохих.
Как там говорилось? Он ублюдок, но он наш ублюдок. За своих ублюдков Тирос дрался столь же яростно, как и за «хороших парней». Любой, кто признавал над собой власть Лорда Гнева, мог рассчитывать на его мощь в случае неприятностей…

… Мародер свернул со своего пути и, обойдя скальный выступ, увидел вгрызшуюся в землю спасательную капсулу. Удар был сильным, но герметичность аппарата не была нарушена, и человек внутри выжил, но оказался в ловушке и не мог самостоятельно открыть помятый при падении люк. Воин подошел ближе. Капсула оказалась республиканской, но это ни на секунду не остановило мародера. Он не оставит этого человека умирать.
- Удача на твоей стороне. Я тебя вытащу, - произнес Гудериан скорее для себя, чем для выжившего.
Воин взмахнул световым клинком, срезая крепления на капсуле, а затем с помощью телекинеза потянул люк наружу.
- Только не наделай глупостей, когда увидишь мою морду…

… Когда тот джедай, зеленокожий мастер Тиммнс, на Белсависе вынудил его сотрудничать. После того как они одержали совместную победу, Тиммнс спросил Тиранниса, кем они расстаются. Наверное, он считал, что ситх, потеряв основную цель, ударит его в спину и хотел предупредить этот момент. Но Лорд Тирос опустил меч и сказал несколько обобщающую фразу.
«Быть может, когда закончится война, нам будет о чем поговорить».
А затем ему пришло необычное письмо, в котором Тиммнс рассказывал как долго Совет обсуждал «его случай», как много шаблонов было порвано, и что этот эпизод войдёт в историю. Тираннис был не против…

… - Пожалуйста.   
Когда ситх не убивает своего – его благодарят. Когда помогает своему – им восхищаются. Когда же сохраняет жизнь врагу, ему просто не верят. В этом был мир Тироса. И почему-то именно ему было безмерно приятно слышать это самое «спасибо»…

… Впрочем, даже сам Лорд Гнев никогда не видел Императора. Никогда не слышал его слов. Он мог только догадываться, где в данный момент вообще Император находится, кто он, да и жив ли он вообще. Даже свой титул он не выбирал. Просто в один не очень прекрасный момент к нему пришли и сообщили, что отныне он избран быть Гневом Императора. Никто бы не попробовал отказаться. С тех пор волю своего мастера он узнавал из уст многочисленных приближенных оного, и ни разу не усомнился в том, что она истинна. Ни одно живое существо в Империи не рискнуло бы выдавать свои слова за приказ Императора.
Тираннис слегка усмехнулся своим мыслям, он не мог без ухмылки вспоминать лица ситхов из Темного Совета, когда на их глазах убил Дарта Бараса в дуэли. Лица тех, кто ещё несколько минут назад считали его шарлатаном и выскочкой, достойным лишь смерти.
Да, так в Империи зарабатывают себе имя и уважение…

… - Нет, Квинн. Худшее наказание для любого человека это жизнь без возможностей. Совершивший проступок может исправить свои действия. Или же попытаться снова…

… Тьма живет в каждом. Одни пытаются скрыть её, затолкать как можно дальше, глубже, попытаться забыть о ней, сделать вид, что её не существует. Они наивны.
Другие же пестуют её, кормят и лелеют, удовлетворяют все её прихоти. Они отвратительны.
Есть же те, кто просто черпает из неё силу, мощь, которая помогает им выживать даже тогда, когда кажется, что выхода уже нет. Когда все ресурсы истрачены, а надежда помахала ручкой и на пару со здравым смыслом удалилась прочь.
Брок Рамлоу достаточно глубоко нырнул во мрак, чтобы потребовать кое-что взамен. Своё право жить. Вырванное голыми руками из цепких лап смерти…

… В общении наёмника и нанимателя порой было крайне много условностей, больше напоминавших заигрывание двух какаду. Вроде как попытки понравиться друг другу и при этом спрятать истинного себя за целым набором глупых ритуалов. Броку нравились люди, которые прямо говорили, за что они собираются заплатить деньги, и демонстрировали свою платежеспособность.
Сегодня явно было не такой случай.
- Я знаю французский на достаточном уровне, чтобы объяснить человеку, как пройти к ближайшей закусочной. Или что я сейчас всажу полную обойму в его голову. – Рамлоу буднично пожал плечами…

… - О, я тоже хочу видеть Мадам Гидру.
Интересно, кто это? Рамлоу хоть и забрался некогда довольно высоко в иерархии Гидры отлично понимал, что не знал и половины её «голов». Очевидно, эта женщина с не самым хитрым именем была одной из них.
- Мертвой…

… Недолго думая Рамлоу задвинул шторы, обошел комнату, заглянув за тумбочку, слегка отодвинул висевшую на стене картину с пейзажем и лишь краем глаза скользнул по зеркалу, висевшему с внутренней стороны дверцы шкафа. О, нет, он не бил все встречные зеркала и не собирался закатывать глаза и устраивать драму каждый раз, когда видел своё отражение. Лишь по привычке коснулся рукой обожженной скулы. Тяжелые раны зажили, но с чудовищными шрамами, покрывавшими лицо, руки и другие не слишком удачливые участки тела уже ничего нельзя было сделать. По крайней мере, он это пережил, что уже само по себе было победой. Но каждый раз, когда Рамлоу видел своё отражение, он испытывал злость и раздражение. Успокаивало лишь то, что щедрые гонорары платили ему не за модельную внешность…

… Самое отвратительное чувство. Беспомощность. Лежать вот так, ожидая что будет дальше и не имея ни малейшей возможности как-то повлиять на свою же судьбу. Невыносимо. И что самое худшее, он уже находился в таком положении. Не так уж и давно. Когда Гидра бросила его в больнице. Он точно так же лежал на медицинской кровати, тошнотно стерильных белых простынях, в полном одиночестве.
Нет, сейчас он был не один. Боковым зрением Рамлоу заметил шевеление. Кто-то был здесь. Кто-то смотрел на него. С какой бы радостью он сейчас сломал этому кому-то хребет!
Наёмник облизнул пересохшие губы и голосом, показавшимся ему чужим, прохрипел:
- У меня задница чешется. Как будем выкручиваться?...

… - Сержант Крав? Это то дарование, которому я помог с лишними конечностями? Он всё-таки не помер?
Смех перешёл в сухой кашель.
- Смотрите, как бы он теперь не помер от злорадства. Странно, что его тут нет.
Наёмник снова оббежал помещение глазами. Он не боялся встретиться с человеком, в которого всадил несколько пуль и лишил двух членов команды. Наоборот, это бы его позабавило. Какой бы, наверное, триумф он увидел во взгляде, какую радость! Мышам нравится тягать за усы связанного кота…

… Сначала наёмник просто комкает футболку в руках, а затем, выбрав кусок ткани посуше, вытирает левую руку от засыхающих подтеков.
Всё ещё держа в руках скомканную майку, Кроссбоунс обходит кушетку со стороны изголовья и останавливается напротив своего, возможно, будущего босса. Он хмурится, не переставая улыбаться.
- Проверки. Нормативы. – Рамлоу ворочает головой, словно ощутив неприятный запах. - Ваше коварство не знает границ. Неужели я заслужил такую жестокость?...

… Рука Кроссбоунса не дрожала. Наёмник оценивающим взглядом пробежался по фигуре своего недавнего «обидчика». Он отчетливо ощущал страх. Что-то вроде дара. Практически лишенный страха сам, он прекрасно чувствовал его в других. Этот самый чужой страх был в своём роде источником силы, знаком, что человек уже практически в твоих руках. Опасный противник не найдёт времени бояться, его разум будет занят действием...

… Было ли больно? Да.
Страшно? Конечно же.
Но жить тоже больно и страшно, разве не так?
Они боролись за каждый лишний миг.
Он не собирался заниматься такой бессмыслицей. В Стене нет места для надежды. Здесь она выглядела глупо. Так же глупо как несчетное количество душ, тянущих руки к несуществующему спасению…

… В поисках свободы и спокойствия он лишь сменил оковы жизни на столь же невыносимые оковы смерти.
Но где-то в глубине истаивающей души, Бишоп всё же надеялся, что рано или поздно неутолимый голод Стены поглотит и его сознание, погрузит в ту вожделенную пустоту, в которой он видел свой покой, своё освобождение. От ошибок, от прошлого, от воспоминаний, от гнева, от ненависти, от презрения.
Всего, от чего он бежал всю свою жизнь.
Бежать больше некуда…

…Иногда это просто удивительно – сколько на самом деле в человеке умещается крови. И то, как вместе с кровью тело покидает привычная сила.
Трактирщик придвинул к следопыту полную кружку, поджал губы и бросил взгляд за его спину, туда, где у камина дремал, положив лобастую голову на вытянутые лапы, огромный зверь. Могучий волк, в отличие от своего хозяина, в том бою почти не пострадал, но умиравшего человека не бросил. Не обращая внимания на подпаленную там и тут шерсть и запекавшуюся на шкуре чужую кровь, он, прижав уши к пушистой голове, до последнего сидел рядом и лизал шершавым языком небритую щёку своего умирающего напарника. Ощущал, как истончается их некогда прочная связь, но ничего не мог сделать, чтобы хоть как предотвратить неизбежное.
Это было не в его звериных силах.
Зато оказалось по силам одному незнакомому эльфу...

… Из пучины мрачных мыслей опального убийцу вырвал спокойный, размеренный голос того самого эльфа, которого Бишоп заметил чуть раньше.
Не минуло. Следопыт никогда не стеснялся быть центром внимания, но обычно не в те моменты, когда он едва держался на ногах.
- А мама говорила, что я самый красивый.
Впрочем, эльф был прав. Наверняка сейчас едва начавший очухиваться от тяжелых ран следопыт выглядел просто отвратительно. Как ни странно, ему даже ничуть не было стыдно. Щедро угостившись из кружки элем, Биоп сначала уделил внимание тому досадному факту, что кружка эта начала подло демонстрировать дно. Сол недовольно хмыкнул и исправил эту досадную ситуацию. Теперь можно было поднять взгляд на незваного собеседника…

…- О, я уже в полной мере распробовал местные преимущества.
Бишоп ухмыльнулся и поднял в воздух почти опустевшую кружку с элем. По крайней мере, по части дешевого, точнее бесплатного, пойла Дункан ему не отказывал. Наверное, считал, что раз притащил человека в свой дом, то и кормить тоже обязан. Или что Бишоп отработает все затраты. Раз уж поминал ему этот долг.
Слово «долг» заставляло следопыта скрипеть зубами. Альтруизм и взаимовыручка для него и так всегда были чем-то вроде сказок для особенно тупых младенцев, и реальность только подтверждала суровую правду.
Интересно, способен ли Невервинтер предложить ещё хоть что-то, кроме эля?...

… А затем следопыт как-то странно нахмурился и снова взглянул на волка. Хищник довольно поднял взгляд на своего хозяина и сыто облизнулся, демонстрируя всем роскошные белые клыки почти с палец длиной. На пол коридора с усатой пасти посыпалась рыжая шерсть.
Лицо Бишопа приняло какое-то очень сложное выражение. Он нахмурил брови, моргнул, выдавая излишне тяжелый мыслительный процесс.
Какого цвета был кот Сэнда?
Проведя в таком состоянии несколько секунд, следопыт обернулся к магу.
- Повтори ещё раз, что ты сейчас сказал?...

… Но в центре всего этого безумия была Райна. И она каким-то немыслимым образом сдерживала этот базар, создала из них одну команду.
Команду, в которую он не поверил. Не поверил и в Райну. Слишком увиденное противоречило всем его взглядам.
Поступил так, как поступал всегда. Сменил сторону, сбежал с тонущего корабля, стараясь не оглядываться назад.
Но корабль не утонул. Более того, Райна, вопреки всем его прогнозам, хладнокровным расчетам, не проиграла. Дошла до конца. И привела с собой весь свой выводок.
Он помнил свои последние слова.
Он сказал Гариусу, что если тот примет бой, то умрёт.
И ушёл.
Чтобы встретить собственную смерть.
Помнил, как камни рушащейся крепости крошили его кости.
А Райна победила. Как он сумел наконец-то понять в самом конце.
Но победила она не только Гариуса. В какой-то момент она победила и смерть.
Его смерть.
Это кое-что да значило…

…- Я не поверил в вас. Как не верил людям, среди которых мне не повезло родиться. Лусканцам. Твоему дяде. Я ни разу не встречал человека, которому стоило бы доверять. Я не видел ни одной причины делать исключение для тебя и твоего разношерстного… - Цирка? Выводка? Эти слова крутились на языке. - …отряда. Просто способ сбежать от смертельной скуки. И Дункана. Я не желал вам смерти. Мне было плевать. То, что я сделал - лишь способ подтвердить решение действием. Помнишь, я говорил, что всегда сражаюсь на стороне победителя. Мои слова не расходятся с делом...

… Глаза убийцы вспыхнули холодной сталью, в воздухе алым сверкнул лезвие небезызвестного клинка. Жадный до крови меч, некогда ставший причиной его рабства, устремился вперед дымным росчерком и замер в нескольких миллиметрах от горла тёмного эльфа. Всё же замер. Но этого было достаточно, чтобы дать знать – слушать он не особо желал. 
- Я сто лет думал, что сказать тебе при встрече, друг. – Последнее слово убийца выплюнул через сжатые зубы. – И пришёл к выводу, что этот треклятый клинок скажет больше чем любые слова, которые я бы мог бросить тебе в глаза. Лучше чем любые слова, которые можешь сказать ты…

… «Что?»
На этот короткий вопрос у Артемиса был давно заготовлен достойный ответ. Ответ, означавший, что сомнениям не место на поле битвы.
Да, это было поле битвы.
На дальнейшие движения ему понадобились доли секунды. Коготь Харона рассекает воздух, делая широкий полукруг, за ним остается дымный шлейф. Обманчиво расслабленная ладонь выхватывает всё-таки из-за пояса кинжал.
В стремительном броске на Джарлакса летит уже не человек, а монстр, сотканный из тени, дыма, свободно развивающейся черной ткани плаща и блеска клинков.
- Я хочу знать, сколько стоит моя жизнь от того, кто никогда не продешевит!
Несмотря на терзавшую сознание подобно пламени ярость, ни давно соседствующую с этой яростью обиду, рука Энтрери была тверда, как и всегда, в любом из несчетных сражений в его жизни…

… Вот только ужасаясь традициям дроу, люди закрывали глаза на то, что монстры не так уж редко ходили и среди них. Да, уже в совсем зрелом возрасте Энтрери начал понимать, что его мать, на тот момент смертельно больная женщина, продала его в рабство для того, чтобы избавить от перспектив жизни в Мемноне. Чтобы, вполне вероятно, спасти его. Но тогда, тогда, когда это произошло, когда он был маленьким, ещё невинным наивным ребенком, он желал лишь чтобы самый родной и близкий человек не исчез из его жизни. Он не хотел остаться один. Не хотел остаться преданным. Тот миг стал переломным в его жизни. Миг, когда умер наивный малыш и родился будущий хладнокровный убийца…

…«Я всегда завидовал тебе, Дзирт До’Уорден».
Не похоже, чтобы эти слова сделали упомянутого До’Уордена хотя бы чуточку счастливее. Наверное, это и вовсе был не самый лучший выбор для последних слов. Но в тот момент, глядя как алый клинок летит в огненную пропасть, отсчитывая последние секунды жизни уставшего, отчаявшегося человека, Артемис Энтрери неистово хотел, чтобы тот, кого он некогда считал своим идейным врагом, своей немезидой, личным проклятьем, препятствием, которое он должен был преодолеть любой ценой, узнал, что его вела не только ярость, не только желание доказать, что он лучше. Что в этом диком гневе пряталась ещё и банальная человеческая зависть. Беспощадно подавляемое желание той жизни, которую он сам у себя отнял, отдав всё тёмному искусству убийства. И мастерство следопыта становилось оскорблением этой жертве…

… Он не боялся боли, но когда она приходила, кричал и корчился как самый обычный человек, мечтая о том, чтобы всё наконец-то прекратилось.
Он не боялся убивать. Его новые хозяева сразу поняли, что им в руки попал не только давно утерянный и желанный артефакт, связанный с ним человек тоже в некоем роде был подарком. И он убивал. Для них.
Он не боялся ненависти. Она заполняла его жизнь, сохраняла рассудок, давала цель. Мечту. Что однажды его мучители встретят свою смерть, даже ценой его жизни.
Он не боялся времени. Время отнимало всех, кого он ещё знал. Все связи, которые у него ещё были, знакомые лица, привычный мир. Он лишился всего, что считал своим. Он лишился своего имени. Но не лишился огня, живущего его в душе, ореола непередаваемого ужаса, который он внушал своим врагам, власти и силы, заключенной в его воле...

… Но оно так и не наступило. Его мучитель был мертв, меч расплавлен в недрах огненной Предтечи.
А он всё ещё жил.
Даже в этой милости ему было отказано.
Дзирт До’Урден вернул ему имя и надежду. Но это была надежда на избавление, не на очередную встречу с пустотой, что безраздельно царствовала в его душе. И теперь эта пустота давила, сжимала человека в своих тисках, заставляя бессильно смотреть на бушующее пламя, заставляя искать ответы на вопросы, о которых он даже не хотел думать.
«Как жить дальше? Зачем жить дальше? Мог ли он после всех пережитых им предательств, после мук, которые он перенес, просто идти дальше и… жить?»
Это короткое слово звучало почти обидно.
Жить…   

…«Далия. Прости, что оставил тебя. Но я не видел женщины сильнее тебя, ты справишься. Надеюсь, ты перевесишь гвоздик с бриллиантом в другое ухо и найдёшь человека, который станет твоим следующим спутником жизни.               
Джарлакс. Эльфы живут достаточно долго, что понять, что такое терять тех, кто задерживается на вашем пути. Я не первый и не последний. Надеюсь, я был достаточно яркой страницей этой истории даже по твоим меркам.
Дзирт. Наверное, хорошо, что я всё же умер не от твоей руки. Тебя не будет мучать совесть, у тебя и так с ней всё слишком сложно.»
Энтрери засмеялся, вспоминая, сколько раз они пытались убить друг друга. Как он лично пытался доказать Дзирту, что он превосходит того во всём и как несколько раз практически находил эту самую смерть от рук следопыта. Как пытался отомстить Джарлаксу за… да много за что, у них вообще были весьма занятые отношения. Как они с Далией охотились друг на друга в лесах Невервинтера. А умер он всё же он клинка демона.
Нет, это действительно было забавно.
Вероятно, он бы нашёл о чём ещё подумать, благо времени у теперь него хватало. Смерть оказалась не безжизненной пустотой, а серой равниной и целым городом. Неужели даже теперь его не собирались оставить в покое.
Нет…

… Бархан переступил через тело храпящего охранника и бесцеремонно зашёл в камеру, буднично глядя на исстрадавшегося пленника.
- Курьерская служба.
Наёмник стянул с плеча рюкзак.
- Доставка особо важных грузов по всему свету.
В протянутой ладони Гудериана лежал исписанный рунами куб. Что ж, оставалось только надеяться, что пленник поймёт, что это значит, а не решит, что окончательно тронулся умом в темноте и холоде…

… Наверное, этот парень успел натворить дел, и дел серьёзных. Была же какая-то причина приговаривать человека к смерти и запихивать в этот карцер. Не то чтобы Бархан доверял японцам в рассуждениях о ценности человеческой жизни, но в 21 веке даже сюда добрались какие-то пересуды о гуманности и вот этих прочих вещах, о которых любили говорить в Европе. И за бытовую ссору и нож под ребро человека на смерть не обрекут. Так кем был этот потрёпанный мужчина? Террористом? Серийным убийцей?
Нет, важнее всего то, что Гудериану на это было глубоко плевать. Да пусть этот парень пытался спалить всю Японию – не важно.
«Не заставляй его страдать, или я тебя убью».
Тогда Бархану поверили. Сразу, глядя в глаза. Не поняли, но поверили.
В тюрьмах же, подобных этой, страдания были поставлены на поток.
Потому – никаких мук совести.
«Это будут уже не мои проблемы». – И свирепая усмешка. У Гудериана были свои тёмные стороны…

… Именно он удерживал в воздухе многострадальный щит, ещё недавно рекламировавший гостям школьного стадиона какой-то популярный напиток. А с другой стороны в него то и дело ударяли сияющие заряды оранжево-багрового пламени, порой превращавшиеся в сплошной огненный поток.
- Мы никуда не уйдём.
Низкий голос мужчины звучал жестоко и уверенно. По ту сторону щита всхлипнули. Новая вспышка осветила окрестности. В стороны посыпались искры.
Зигфрид сделал ещё один шаг вперед, ещё чуть-чуть продавливая свою импровизированную защиту, а затем обернулся. Двое военных медиков как раз уносили с бейсбольного поля обожженное тело ещё живого сверстника этой девчушки…

… Катастрофа на школьном стадионе, внезапная вспышка сил у мутанта, есть раненые, возможно погибшие.
Потому и была у него за спиной та самая снайперская винтовка. Первым предложением был единственный выстрел.
«Ты попадёшь, метров двести у тебя будет».
Нет ничего страшного в том, чтобы застрелить ребенка, угрожавшего жизни множества людей. Пуля хорошего снайпера дарит быструю и безболезненную смерть.
Когда нет другого выхода.
«Я знаю свои способности. Я сильнее её. Я попробую другой путь».
Начальник полицейского отделения лишь пожал плечами. Наверное, его самого не радовала мысль о несчастной девчонке, лежавшей на поле школьного стадиона с разнесенной крупным калибром головой. Такие моменты потом не забыть. Не говоря уже о прессе…

…- Испуганная малышка Кларисса, - Гудериан бросил косой взгляд на девчонку, назвавшую своё имя, и чуть шевельнул пальцами, готовясь при необходимость как использовать уже остывавший рекламный щит, так и закрыться собственным электромагнитным барьером, - ранила трёх полицейских.
К счастью, всех троих он успел буквально вырвать из огня, и они отделались неглубокими ожогами, вряд ли превышавшими десять процентов тела. Правда, в процессе у одного из них, кажется, треснули ребра, когда Бархан с силой дернул их назад за металл на ремнях, но наёмник надеялся, что претензий у парня не будет.
- Их коллеги очень недовольны.
Кажется, после того как за пределы стадиона вытащили троих раненых копов и вызвали нацгвардию, хотя какая к чёрту нацгварция, когда речь шла об одном ребенке.
Но никто в переговорах не использовал слово «ребенок».
Все говорили «мутант»…

…- Герой? – Зигфрид усмехнулся и глянул куда-то в сторону, крутя чашку кончиками пальцев. Кого он представлял, слыша это слово. Символ, зажигающий надежду в глазах. Человека, всегда оправдывающего возложенные на него ожидания. Того, к кому будут стремиться протянутые в беде руки. Надежду.
- Нет, я не герой.
«Для одних террорист, для других борец за свободу».
- Когда ты нажимаешь на спусковой крючок и смотришь как пуля пробивает голову врагу, ты спасаешь своих бойцов. Но в тот же самый момент кто-то теряет союзника, отца, друга. На войне нет героев.
Легкая усмешка.
- Меня это устраивает...

… Боль в глазах побеждённых.
Отчаяние тех, кто никогда в своей жизни не знал поражения.
Их готовили к любым тяготам, к любым лишениям, к любым сражениям, их готовили к смерти. Лишь к одному исходу никто из них не был готов.
К тому, что они могут проиграть на поле боя…

… Сардаукар сделал небольшой, медленный шаг вперёд.
- Меня привёл сюда долг.
Когда он в прошлый сражался здесь, на этой земле, Джопати точно не знал, какие чувства вели его в бою. Приказ Императора, честь мундира, прощение… Теперь же он у него был точный ответ.
- У меня был долг перед Вашим отцом. Долг, о котором герцог не знал. Как и обо мне.
Звучало немного странно, но именно так Джопати Колона ощущал себя уже много лет, и больше считал должным это скрывать.
Долг. За слова о завоевании Борхиза. За попытку вернуть уничтоженному дому Колона их мир, если бы только было кому его возвращать. За погашенный буквально несколькими фразами многолетний огонь ненависти, сжигавший душу Джопати. За то, что Лето Атрейдес смог бесстрашно, перед лицом самого Императора, продемонстрировать что такое настоящая честь.
Лето так никогда и не узнал, что совсем рядом с ним, недалеко от трона Императора, в тот момент стоял последний выживший представитель дома Колона, ещё несколько мгновений назад готовый ради мести похоронить себя вместе с герцогом…

… В какой-то степени это было бесчестно. В какой-то степени…
Сардаукары гордились своими мундирами, принадлежностью к братству, к лучшим воинам Империи, и всегда несли свои регалии с достоинством. Скрываться под чужой формой, выдавать себя за солдат другой армии – всё это претило высокомерным воинам, одно имя которых наводило страх на всю Империю. И теперь они должны были прятать это имя. 
Но таков приказ падишах-Императора. Приказ выше личных пожеланий и гордыни отдельно взятого легиона.
Этот приказ, как и любой иной, будет исполнен в точности…

… И теперь сам Джопати Колона, полковник-башар сардаукаров, заглядывал в жизнь чужого Дома, одного из самых опасных домов Ландсраада. Харконнены владели Арракисом восемьдесят лет. И теперь они планировали вернуться, чтобы забрать то, что с их точки зрения, принадлежало им по праву.
Император дал им на это своё добро. Присутствие Колоны на Гьеди Прайм было подтверждением слова Шаддама IV.
Интересно, что бы сказали его родители, заботливые и любимые люди, образы которых уже почти потерялись в остатках детской памяти, если бы узнали чего добьётся их сын, кем он станет?...

… Юноша тем временем без всяких эмоций переступил через лежавшее у ног тело, а стражники спешно бросились убирать павшего раба. Сардаукар сделал небольшой шаг навстречу.
- Война не знает, что такое снисходительность.
Это не раб-гладиатор на чистой арене, где можно было в любой момент позвать стражу, попросить нового противника, новое оружие, да или просто воды. Война удивляла, шокировала. В первый раз. Она была совсем не такой, какой её представляли себе юнцы. Колона чуть поджал губы. Его братья не дожили до своей первой войны.
- Вам когда-нибудь доводилось видеть войну, милорд?...

… Перед глазами предстали последние моменты свободы. Густые джунгли Явина IV. Дроиды. Целые волны дроидов. Окружение. Они отступали, гибли один за другим, но не сдавались. А затем был удар, мощный взрыв где-то рядом. Варро помнил как его отбросило в сторону, сверху посыпались мелкие камни и обрывки травы. Он ощутил привкус собственной крови. Затем лишь темнота. Такая же как сейчас. Но чувством охотника Варро ощутил кого-то рядом. Попытался дотянуться и ударить, но пальцы гнулись с большим трудом, а найти цель в кромешной тьме было невозможно.
- Я ваш Закуул на … вертел! И буду… кхх… вертеть!
Усилием воли Грант повернулся на бок, а затем совершил тактическую ошибку. Перевернулся через край и упал. Откуда - он не понял, но холодный пол радостно встретил его левую щеку. Пытаясь понять сколько у него рук и ног, и где именно они находятся, наёмник пошевелился на поле и даже поднялся на локтях. Вроде бы это были локти.
- Сожри меня сарлакк, какого хрена тут нет света?!...

…. Нет, на самом деле Гранту искренне хотелось хорошенько вздуть того, кто прикоснулся к нему столь бесцеремонно, но здравый смысл нашёл торную тропу в разум рассерженного охотника и теперь яростно колотился, пытаясь доказать, что в данный момент Варро уложит на лопатки даже чахлая гизка.
«Думаю, сам догадался, где ты побывал».
Услышав эти слова, наёмник встрепенулся и прохрипел:
- У тебя есть две минуты прежде чем я засуну эту карбонитовую плиту в твою задницу.
Если хреновы закуульские выскочки решили, что сломили его, то они очень сильно удивятся. Варро зарычал и обхватил руками грудь. Наверное, он бы сейчас тоже совсем не прочь мирно поблевать, но, похоже, ему было просто нечем. Всё внутри скучивало в спазмах, словно внутренности выжимали как тряпку после стирки…

… Пробуждение было неожиданным, но несло в себе панических ноток. Наёмнику потребовалось несколько секунд, прежде чем он вспомнил, что произошло, и чуть больше времени, чтобы осознать, что это был не сон. Непристойно помянув определенных личностей, Варро сел на койке и потянулся. Как же нужно было затрахаться, чтобы уснуть зубами к стенке на корабле республиканцев?...

… И всё же имперские заказы были в приоритете, поэтому, несмотря на то, что Варро с довольным лицом перебирал потенциальные контракты, словно пробуя на вкус каждый возможный гонорар, когда Мако сообщила о сообщении, поступившем лично для него. Грант оторвал взгляд от проектора и потер переносицу. Заказы от Империи сулили либо большой куш, либо большие неприятности. Поразмышляв несколько секунд, наёмник открыл поступивший файл.
И с каждой новой строкой лицо Чемпиона Большой Охоты становилось всё кислее и кислее. Он предпочитал контракты военного характера или же криминальным миром, заказ, с которым он знакомился относился к самым неприятным. Семейные проблемы. Молодожены не могут поделить диван. Родители никак не оставят наследство. Сын опозорил честь почтенного рода.
Последний вариант. И никаких лазеек. Контракт пришёл лично на его имя, а семья, возжелала устранить непутевого сынку домой. Отказаться от него будет тяжелым ударом по репутации. Особо вариантов не было. Корабль взял курс на Явин…